В поэтическом наследии Георгия Андреевича Вяткина (1885-1938), крупнейшего сибирского писателя первой половины ХХ века, есть два стихотворения с названием «Художнику». Первое он написал в 17 лет и посвятил его художнику Валерию Павловичу Овсянникову (1862-1911), сибирская серия историко-романтических акварелей которого, созданных во время поездки от Кяхты до столицы, была широко известна благодаря циклам открыток «Сибирь». В этом стихотворении есть прямая цитата из Библии «..жатва велика, а делателей мало» (Лк. 10:2), подключающая к контексту идею величия задачи художника и ответственности его дара:

…Иди туда, где мрак, где море суеты.
Там засвети огонь бессмертной красоты,
Туда неси свои божественные чувства! [1].

Посвящение к стихотворению 1902 г. свидетельствует о неподдельном интересе молодого писателя к живописи, к теме Сибири в искусстве. Написанный в зрелом возрасте сонет «Художнику», заканчивающийся риторическим вопросом «Что мир без творчества, и что без мира ты?» [2], несет отголоски другой художественной эпохи. В этом произведении предназначение художника как творца чего-либо эстетического декларируется как служение «красоте нетленной», а творчество сравнивается с солнцем над вселенной. В такой формулировке поэтического кредо прочитываются и отголоски литературных манифестов представителей серебряного века русской поэзии, и солярные лозунги поэтов революции, и звучит классическая идея жертвенности творческого дара. Этой идее Вяткин оставался верен до конца своих дней, как и его друг алтайский художник Григорий Иванович Гуркин – оба они были репрессированы и расстреляны с интервалом около трех месяцев.

Первым тему дружеских взаимоотношений художника слова и живописца-алтайца начал детально изучать внук писателя Андрей Евгеньевич Зубарев, посвятивший не одно десятилетие собиранию творческого наследия своего деда, написанию его биографии и подготовке к изданию собрания сочинений Г. Вяткина – см. [3, 4, 5]. Он откликнулся на мое письмо с вопросом о взаимоотношениях Вяткина и Гуркина и прислал фотографию хранящейся в семье картины Гуркина с дарственной надписью: «Поэту-писателю Сибири Г.А. Вяткину. Худ. Алтая Чорос-Гуркин» В этой лаконичной фразе усматривается дружеское понимание равновеликости дарований двух творцов и содержится косвенное указание на время дарения –после 1918 г. До участия в известных политических событиях в Горном Алтае художник подписывался «алтаец Гуркин» (например, в каталогах томских выставок, этим подчеркивалась его неразрывная связь с пространством Алтая), в период же его активной вовлеченности в решение вопроса о национальных автономиях Сибири в Сибоблдуме в подписях все чаще появляется этноним «Чорос» (после февральской революции 1917 г. для сибирских областников вопрос о праве наций на самоопределение становится одним из основных, напрямую связанных с постановкой ими проблемы «Сибирь как колония» и вымирания сибирских инородцев), подчеркивающий этническую самоидентификацию Гуркина.

В Томске в конце августа - сентябре 1918 г., будучи в кругу своих давних друзей, областников-единомышленников Г.Н. Потанина, Гуркин, как нам представляется, приходит к осознанию ответственности дара, к пониманию необходимости следовать только своему призванию художника, художника Алтая. 19 августа в Томске он делает следующую запись, в торопливых карандашных строчках которой столько боли:

«Мой Алтай голубой, здесь, вдали от тебя без твоих долин я скучаю здесь!.. И цветы не те, и трава другая, и деревья здесь не родные мне. Ни высоких гор, ни гремучих ручьев, ни быстрых светлых рек, шумно стекающих в изумрудные воды Катуни!

Ой, мне скучно здесь, дорогой Алтай. Здесь все чуждо мне: и природа, и люди. Пусть они устраивают политику, охрану страны и суд. А мне как художнику одна дорога и труд – быть изобразителем Красоты твоей, великий Хан-Алтай! Ни политически-общественными делами, ни кабинетно-деловыми я работать и быть полезным, в силу своей усталости я не могу. – А потому один исход – ехать домой – на Алтай и изучать его искусство, служить которому я должен. Хочется отдыха на лоне природы – с тобой Кат…» [6].

Ключевые слова этогообращения – Алтай в его пространственном - и Хан-Алтай - в мифопоэтическом смысле. Выскажем предположение, что словосочетание Хан Алтай в названии центрального полотна первой персональной выставки художника (1907 г.) могло появиться под влиянием Г.Н. Потанина. Г.Д. Гребенщиков оставил свидетельство, что ученый правил каталог первой выставки Гуркина и переводил на русский язык авторские названия картин и пояснения к ним [7]. Нет сомнения в том, что именно Потанин отредактировал для «Сибирской жизни» (далее – СЖ) первое литературное произведение Гуркина, когда накануне открытия первой выставки художника в Томске был применен необычный рекламный ход - публикация литературного опыта Гуркина – стихотворения в прозе «Алтай (плач алтайца на чужбине)», свидетельствовавшего о всесторонней одаренности алтайского самородка. Первая часть стихотворения в прозе строится на развертывании мотива отрыва от корней, в ней усматривается не только автобиографическое начало, но и характерный областнический мотив противопоставления столицы и провинции: «Далеко, далеко на чужбине я от тебя, мой милый, дорогой Алтай! За сотни, за тысячи верст! Я здесь один, я им чужой, и мне чужда их природа. Их шум, толкотня и блеск надоели мне. Мне скучно здесь, мне здесь грустно! И меня зовет и манит туда к тебе, мой любимый, славный Алтай! Туда к тебе на простор, на свободу!» (СЖ. 1907. № 196).

Во второй части текста происходит перевод Алтая в пространство воображения художника: географическая отдаленность от Алтая в петербургский период жизни заставила уже визуально закрепленный в пейзажах образ Алтая перекодировать в ментальный, распространить этот образ на всю историческую глубину народной памяти (алтайской мифологии) и создать гимн мощи, нетронутости и первобытности горного пространства. В третьей части в естественное, от дней творения существующее природное пространство вписывается человек – инородец в областнической колониальной трактовке. В финальной части произведения Гуркиным подчеркнута особая художественную одаренность алтайцев, которым дана возможность «петь о красоте своих гор»; и эти песни - особенно в минорной тональности - способен слышать Алтай как двуединое божество, как Творец и Творение.

В редакционном пояснении к тексту определен жанр произведения – «стихотворение в прозе» и подчеркнуто этническое начало («природный алтаец»), а так же указан претекст – историческая народная песня. Центральный образ этой песни – Хан–Алтай – переходит в текст Гуркина и предваряет тем самым знакомство читателя газеты с центральным полотном готовящейся выставки– с картиной «Хан-Алтай».

Специально для томичей-посетителей первой выставки художника Потанин мог русифицировать алтайское слово фольклорного первоисточника «каан», чтобы облегчить трансляцию живописного образа Алтая в общерусскую художественную культуру. В русском языке слово хан ассоциируется с тюрко-монгольским титулом (царь), а в образной речи слово царь используется в качестве метафоры для обозначения самых больших в своем роде предметов (Царь-пушка, Царь-колокол); в высоком стиле эпитет царственный употребляется для обозначения величественности предмета или явления. Потанин-путешественник под воздействием собственных воспоминаний и мощи живописного пейзажного образа, созданного Гуркиным, мог добавить к топониму Алтай в качество эпитета слово хан – в значении «дух-покровитель эпически-огромного пространства». Существование подобного духа в мифопоэтике монголов и урянхайцев Потанин зафиксировал во время путешествия 1879 г. (Хан-алтай, Хан-хангай) [8, с. 125]. Нет свидетельств, что Гуркин в академический период своей биографии и во время подготовки первой выставки специально занимался изучением алтайского фольклора и этнографическими записями; в эпической алтайской топонимике со словом Алтай чаще всего употребляется эпитет кан (букв. кровный) или кин Алтай (букв. пуповинный) – см. подробнее [9, с.282-286]. Алтаец сказал бы Каан Алтай - царственный Алтай [10, c.111]. Вербицкий, давая в записи по-алтайски историческую песню, на которую ссылается вышеприведенное редакционное пояснение в «СЖ», пишет «Каан Алтай», а переводя её на русский – «Хан-Алтай») [11, c.168].

В подтверждение нашего предположения об участии Г.Н. Потанина в рождении мифопоэтического образа Хан-Алтай сошлемся на исследование Р.М. Еркиновой, которая обнаружила ранние наброски Гуркина к картине, известной ныне как «Хан Алтай», подписанные художником «Горные вершины» [12, c.40]. В каталоге выставки Гуркина в Барнауле в апреле 1911 г. под номером первым была картина «Горные вершины», которую критик назвал «композицией на «Хан-Алтая», т.е. Царственного «Алтая» [13]. Мифопоэтический образ Хан-Алтай, первоначально использовавшийся для обозначения этнокультурной составляющей живописи Гуркина, постепенно стал символом величественности алтайского высокогорья (в этом смысле он использовался современниками Гуркина: сказка в семи главах «Хан-Алтай» Г.Д. Гребенщикова, сюита «Хан-Алтай» А.В. Анохина).

Смысловое ядро этого художественного образа начинает активно развиваться после статьи Г.Н. Потанина «Этнографическая часть выставки Г. Гуркина», предварявшей первую выставку Г.И. Гуркина в Томске. Поясняя содержание полотна «Хан Алтай», стоявшего в каталоге под первым номером, тогда Потанин отметил собирательность пейзажа: «Художник хотел в этой картине дать синтез впечатлений, которые восприимчивый человек уносит с собой, постранствовав между алтайскими белками…» и точность передачи художником «религиозного чувства» к Алтаю, живущего среди его соплеменников: «Алтай Кижи, т.е. алтайский инородец одухотворяет Алтай: в его глазах это не мертвый камень, а живой дух <…>. Он проникается благодарностью и уважением к своей горе, а величие снежных вершин внушает ему и боязнь перед горой. Он не может назвать гору иначе как хан Алтай. т.е. «царь Алтай» или «царственный Алтай» (СЖ. 1907. № 198).

Следует подчеркнуть, что современники очень высоко оценивали воспитательно-патриотический потенциал статей Потанина о выставках Гуркина. Так профессор Малиновский писал: «Он (Потанин – Ш.Т.) интересовался этими выставками <…> как сибиряк-патриот. Для него выставка Гуркина была сибирским праздником <…> Гуркин писал картины на сибирские темы: изображал сибирскую природу, быт сибирского населения. Григорий Николаевич писал в «Сибирской Жизни» объяснения к этим картинам. Эти картины вместе с объяснениями Григория Николаевича имели воспитательное значение: они пробуждали интерес к Сибири в читателях газеты и посетителях выставки» [14].

Работавший в «Сибирской Жизни» и поддерживаемый Потаниным Вяткин, безусловно, разделял подобные оценки, и не без влияния горячо любившего Алтай Потанина он сам оказался во власти этого горного пространства. По данным А. Зубарева, Вяткин впервые приезжал на Алтай в 1904 г; он бывал в Аносе у Гуркина в 1909, 1910, 1913 и 1915 гг. [15].
О том, что писатель с нескрываемым пиететом относился к Гуркину, свидетельствует лирический диптих Вяткина «Алтайские пейзажи» с посвящением «Алтайскому художнику Григ. Ив. Гуркину». Написанный в Чемале, он переводит на язык словесных образов излюбленные сибиряками образы гор и Катуни на полотнах Гуркина. Вот Катунь:
Вся в торжествующем движеньи,
Вся в беспредельном напряженьи,
Вся в белой пене, как в снегу,
Как буйный зверь она несется
И в тесных скалах гордо бьется,
Свергая камни на бегу (СЖ. 1909. № 129).

Вяткин переживает восторг от созерцания картин Гуркина, изображающих Катунь в солнечной неге или в грозовых всполохах, в «гневе стихии беспощадной». Пребывание в Чемале наилучшим образом убедило поэта в реалистической точности пейзажей Гуркина. По традиции мастерская Гуркина в Аносе открывалась для дачников несколько раз в неделю, и если художник летом не был в экспедициях по Алтаю, то он лично давал пояснения к своим работам; кроме того, в 1909 г. Гуркин получил разрешение на открытие в Аносе бесплатной народной библиотеки и принял на себя «заведывание библиотекой и ответственность за правильное ведение дел и исполнение всех распоряжений правительства относительно народных библиотек» [16]; библиотека могла быть интересной писателю.

Добавим, что судьба библиотеки-читальни в Аносе после отъезда Гуркина в эмиграцию практически неизвестна и представляет ныне предмет отдельных научных разысканий (из воспоминаний сына художника Василия Гуркина известно, что «Григорий Иванович много читал. У него была своя библиотека. Особенно по искусству. Забрали при аресте <…> У него были сочинения Толстого, Мамина-Сибиряка. Особенно любил Толстого. Был у него М. Горький. Он выписывал постоянно «Ниву» [17], часть книг из личного собрания Гуркина была сдана сыном в аносскую библиотеку).

Летом 1909 г. по свежим впечатлениям Вяткин написал прозаические (по авторскому определению жанра) «наброски» «В горах Алтая» (с них начинается история освоения художественной литературой курортно-рекреационной составляющей алтайского текста русской культуры - см. [18]). Словно развивая литературный опыт Гуркина, он включил в сюжетное повествование лирический отрывок, который можно назвать «Ночи Алтая», по форме являющийся стихотворением в прозе, по сути – словесной вариацией на тему живописного образа Хан-Алтай. Вот его начало: «Прекрасны и загадочны ночи твои, царственный Алтай! Словно великий храм, тих и торжественен ты тогда, словно нерукотворный храм, увенчанный неугасимыми лампадами крупных и ярких звезд, - огромный и чудесный храм, в котором молятся горы, молятся вековые сосны и лиственницы, молятся певучие реки и молчаливые озера, - и клубящиеся туманы, смешиваясь с дыханием цветов, точно жертвенный дым, возносятся к престолу Бога и вечности» [19].

Образ Хан-Алтай – царственный Алтай (по Потанину) стал лейтмотивным в лирике Вяткина позднее, когда в 1915 г. он в Улале познакомился со своей будущей женой Капитолиной Васильевной Юргановой, дочерью улалинского купца, торговавшего в Монголии. Капитолина Юрганова может считаться ученицей Потанина: они познакомились в 1910 г., когда девушка закончила гимназию в Бийске; «сибирский дедушка» увлек её энтомологией и этнографией, с его подачи вышел первый печатный труд будущего монголоведа – дневник путешествия от Улалы до Отхан-Хаирхана в Монголии [20]. Под впечатлениями от горных пейзажей и развивающихся на их фоне взаимных чувств начинает складываться лирический цикл Вяткина «Алтай».

Первые стихотворения из него были опубликованы в красноярском журнале «Сибирские записки», ими открывался номер третий в 1916 г.; подборка с названием «Из цикла «Алтай», посвященная К.В. Юргановой-Вяткиной, включала стихотворения «Бобырган», «На перевале», «Каменные россыпи у Манжерока», «Змея над водопадом», «Белки»; указывалось время и место создания стихов – «Лето 1915. Улала – Манжерок – Улала». Работу над циклом Вяткин продолжил в Петрограде. Об этом свидетельствует датировка публикации «Из цикла «Алтай» в первом номере «Сибирских записок» за 1917 год – «Петроград. 15.ХI.1916» (стихотворения «Тихим вечером» и «В лунную ночь» -позднее названо «Полнолуние») [21]. В осенней северной столице поэт мысленно возвращается на летний Алтай, и пространственный отрыв обостряет грани лирических пейзажных образов, подсвечивает отдельные детали, делая их поистине живописными. Подобный отрыв от Алтая – переезд в Петербург - в свое время помог Г.И. Гуркину фактически найти себя в живописи: перешедшее из образов непосредственных наблюдений в образы воспоминаний пространство Алтая властно заявило художнику о своем исключительном праве на воплощение в красках.

Завершение же цикла «Алтай» шло в Омске, где он и был опубликован полностью в виде одноименного лирического сборника [22], которому суждено было стать первой в истории русской литературы художественной книгой, в названии которой был использован топоним Алтай. Следует уточнить, что и в научной литературе, и в публицистике ХIХ - начала ХХ веков топонимом Алтай, в отличие от современного нам словоупотребления, традиционно называли Русский Алтай, то есть принадлежащую России часть Алтайской горной страны к северу от реки Бухтармы. «Этот русский Алтай не есть собственно горная окраина, а могучая передовая горная группа, вдающаяся от Алтайской системы в Барабинскую и Киргизскую степи; кроме востока, он со всех сторон окружен равнинами» [23, с.480]. Книга вышла в частном издательстве «Сибирское солнце». Крошечный томик, как и первые публикации стихов цикла, посвящен К.В. Юргановой («Посвящаю моей жене»), в нем всего 17 стихотворений, в названиях которых обозначены место или время возникновения лирического переживания, например: «Бобырган», «В травах», «Горное озеро», «Катунь», «Каменные россыпи (у Манжерока)», «В тумане», «В июле», «Предзимнее» (за исключением стихотворения, не имеющего названия, по первой строке – «Как птица лесная, как горная лань…»).

Пейзажный характер лирических текстов, написанных в отточенной технике стиха, объясняет причины исключения из цикла ранее опубликованного стихотворения «На перевале». Приводим его текст полностью:
Иду вослед испуганному зверю,
Гляжу на кряж, кровавый от зари,
На темь лесов – и чувствую, и верю:
Когда-то жили здесь богатыри.
Теперь их нет. Как ветхие обломки
Могучих скал, как прах великих гор –
Их жалкие, бессильные потомки…
Но в наши дни кто бросит им укор?
Их жизнь была чем дальше, тем трудней:
Приниженной, бесславной, подневольной…
О, Хан-Алтай, как радостно и больно
Им вспоминать твоих богатырей! [24].

Это стихотворение развивает областническую тему вымирания инородцев, а обращение «Хан-Алтай» напрямую восходит к гуркинскому образу Хан-Алтай. Алтайские фольклорные сюжеты о происхождении богатырей, о горах-застывших богатырях были известны благодаря В.В. Вербицкому[25], но помимо того, пребывание Вяткина в Аносе совпало со временем работы Потанина, Гуркина и Никифорова над «Аносским сборником», с жаркими обсуждениями переводов собранных для этой книги материалов с алтайского на русский язык, шедшими параллельно работе Гуркина в мастерской, где витал образ Хан-Алтай, а начало создания поэтического цикла – с выходом книги из печати этой книги [26].

Образ царственного Алтая в цикля Вяткина лейтмотивен. Алтай у него царственный, потому что прежде всего великий, высокий:
…И медлят в полете своем облака
Над царственной ширью Алтая [22, с.2];
…И рек твоих струи расплещутся звонко,
И ветер хвалою тебе зазвучит…
О, царь величавый – с душою ребенка! [22, с.13].

В стихотворении «Белки», импрессионистически фиксирующем изменение вида снежных горных вершин в разное время суток, создается своеобразный венок славы незыблемости гор, вопрос: «Хан-Алтай, не белки ли твои?» [22, с.14] становится в нем рефреном. На наш взгляд, наиболее отчетливо перекличка между полотнами Гуркина и восприятием Алтая в лирике Вяткина улавливается в стихотворениях «В травах», «Горное озеро», «Катунь», «Тихим вечером», «В глуши», «Полнолуние», «В тумане». Обозначим эти схождения.

1. Травы – любимый передний план картин Гуркина, подтверждение тому – обложки каталогов всех трех томских выставок художника; Г.Н. Потанин отмечал, что сад на усадьбе Гуркина в Аносе – это только «сурепица, журавельник и другие дикие полевые растения» да «прозаический репейник», роскошно развившие свой рост (СЖ. 1909. № 162), необходимые под рукой для написания именно первых планов. Лирический герой Вяткина погружается в альпийское разнотравье:
И с каждым шагом гуще, выше,
Пышнее заросли травы,
И вот над их сплетенной крышей
Уж не поднять мне головы… [22, с.7].

2. Озеро – в многообразных вариациях озерные пейзажи из разных мест Алтая мы видим на картинах и этюдах Гуркина; его любимое озеро Каракол; озера Кучелинское, Тальменье, Рахмановское, Ак-Кем, Телецкое, символическая картина «Озеро горных духов (Дены-дерь»). У Вяткина рождается как бы словесная формула гуркинских озерных пейзажей:
Справа и слева, как верные давние стражи,
Острые пики овеянных маревом гор.
Сзади – высокие травы и темные кедры,
А впереди – золотые от солнца снег а[22, с.8].

3. Река Катунь – любимый объект изображения на картинах Гуркина, только на первой выставке было представлено около 20 работ, в названиях которых фигурирует гидроним Катунь: «Катунь освобождается ото льда», «Зимнее утро на Катуни», «На берегу Катуни», «По берегу Катуни», «Ледоход на р. Катуни», «Корона реки Катуни» и др. Катунь у Вяткина:
Царица рек, в немеркнущей короне,
Рожденная неведомо когда
В снегах вершин, в их непорочном лоне… [22, с.9].

4. Туман - Потанин однажды заметил, что для жителя равнин картины Гуркина – «всё облака да туманы», и дал великолепное описание горных туманов в окрестностях Аноса (СЖ, 1912, № 135). У Вяткина написанное терцетами стихотворение «В тумане» читается как переложение на поэтический язык этого описания:
Ненастье и сумрак. И горы угрюмы.
Ты брови седые нахмурил, Алтай.
И тягостно думаешь горькие думы…

Одно лишь мгновенье – об острые кручи
Порвутся туманы, и даль заблестит,
И ты улыбнешься, веселый, могучий! [22, с.13].
5. Глушь - у Гуркина это понятие в основном используется в названиях картин и рисунков, изображающих черневую тайгу; рисунок «В глуши» украсил даже эксклюзивное подарочное издание с посвящением цесаревичу–наследнику [27, с.5]. В одноименном стихотворении Вяткина образ алтайской черни усилен еще и реминисценциями «Озера горных духов»:
Здесь каждый миг тоской и жутью веет,
И что ни шаг – заклятая черта…[22, с.20].

6. Кайчи – фигура кайчи на рисунках Гуркина символически указывает на историческую глубину пространства, создает образ легендарных времен; она как этнографический маркер наличествует на обложках его выставочных каталогов. В стихотворении Вяткина «Полнолуние» соединились элементы ночных пейзажей Гуркина (начиная от «Ночи жертвы») с деталями исполнения героических сказаний:
Пусть песнь твоя в безмолвии ночном
Звучит тоской томительно бесстрастной.
Но эта ночь божественно прекрасна,
Ночь - сказка, ночь – легенда о былом.

Но эта ночь, но этот голос древний…
Минувшее бессмертно на земле…[22, с.16-17].

В стихотворении «Долина» к ним добавлена и активно пропагандируемая Потаниным информация о специфике исполнения алтайских кайчи - «рапсодов» (см., например [28, с.23]:
Он будет петь, и плакать, и качаться,
Склоняясь ниц седою головой,
И станет нам еще живым казаться
Что умерло и поросло травой …[22, с.19].

Со стихами Вяткина из сборника «Алтай» хорошо ходить по уличной выставке, развернутой Национальным музеем имени А.В. Анохина совершенно закономерно на улице Г.И. Гуркина, и «сличать» словесные образы Вяткина с живописными образами художника-юбиляра. Тогда они гармонично соединяются в мощный аккорд, звучащий во славу Творчества и творцов, создавших незабываемый образ величественного и чудного Алтая.

Судьба соединила Вяткина и Гуркина еще один раз в советскую эпоху. Они встретились в 1926 г. в Новосибирске, когда сибиряки устроили триумфальную встречу-выставку Гуркина по его возвращении из эмиграции. Ожили не только воспоминания - ожили сказочные сюжеты того самого 4-го тома «Очерков…» Г.Н. Потанина, и буквально на одном дыхании Гуркин проиллюстрировал подготовленную Вяткиным детскую книжечку «Алтайских сказок» [29]. Конечно, сюжеты сказок были подогнаны под раннесоветские идеологические парадигмы, выпрямлены до требуемого «национальной по форме, социалистической по содержанию» культурой социологизма. Но легкость гуркинского рисунка, рука мастера сделали свое дело: сказки остались настоящими алтайскими, потому что художник Алтая и воспевший Алтай лирик в душе были верны своему Хан-Алтаю – образу, созданному в период их совпавшего по времени и месту творческого расцвета. Гуркин через 10 лет после этой встречи, предчувствуя трагический финал своей жизни, создаст авторское повторение картины «Хан-Алтай». Это будет 1936 год... И в картине Григория Ивановича не останется возвышенной лиричности, вдохновившей в свое время Вяткина на создание цикла «Алтай», останется суровость эпохи. «Дик и чуден Алтай!» - донесутся до нас сквозь время слова Георгия Андреевича Вяткина.

                                                                                                                                                      Т. П. Шастина, доцент кафедры русского языка и литературы, кандидат филологических наук

Источники и литература

1.Вяткин Г. Художнику // Сибирский наблюдатель. Кн. 9. Томск. 1902. – С.16.
2. Вяткин Г.А. Художнику // Искусство. Журнал искусств, литературы и техники (Омск). 1921. № 1.- С.7.
3 .Вяткин Г.А. Собрание сочинений. В 5 тт./ Гл. ред. М.С. Штерн, сост.: Т.Г. Зубарев, А.Е. Зубарев. Омск: Омское кн. изд-во, 2005 – 2007.
4. Вяткин Г.А. Собрание сочинений. Т.5, дополнительный. Екатеринбург: Уральский рабочий, 2012. 521 с.
5. Зубарев А.Е. «Носите родину в сердце». Омск: «Полиграф», 2016. 154 с. Вяткин Г.А. Из милого далёка... Омск: «Полиграф», 2016. 146 с.
6. ТОКМ. Ф.1.Оп. 6. Д. 102. Л.50-51.
7. Гребенщиков Г.Д. Великий сын Сибири (наброски в альбом имени Г.Н. Потанина) // Жизнь Алтая. 1915. № 207.
8. Потанин Г.Н. Очерки Северо-Западной Монголии. Вып. 4. Материалы этнографические. – СПб., 1883. - 1025с.
9. Казагачева З.С. Алтайские героические сказания «Очи-Бала» и «Кан-Алтын»: аспекты текстологии и перевода. Горно-Алтайск, 2002. 352с.
10. Вербицкий В. И. Словарь алтайского и аладагского наречий тюркского языка. Казань: Православное миссионерское об-во, 1884. 494с.
11. Вербицкий В.И. Алтайские инородцы сборник этнографических статей и исследований. М., 1893. 221с.
12. Еркинова Р.М. Шаманские образы в творчестве Г.И. Чорос-Гуркина: диссертация ... кандидата искусствоведения: 17.00.04 - Барнаул, 2008. 242с.
13. Катунин Ф. Картинная выставка Гуркина // Жизнь Алтая. 1911. № 82.
14. Малиновский И.А. 15 лет в Томске // СЖ. 1915. № 205.
15. Зубарев А.Е. Георгий Андреевич Вяткин: «Носите родину в сердце». Очерк жизни и творчества. Часть первая. // RELGA. 2019. №5. [Электронный ресурс] http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=5827& (дата обращения 15.04.2020).
16. ТОКМ 14167/1013.
17. Гуркин В.Г. Воспоминания. 1958. Личный архив Г.И. Прибыткова.
18. Чинина Э.П., Шастина Т.П. Поездка на Алтай как курортный сюжет в Томской губернской периодике // Алтайский текст в русской культуре: сб. научных статей. Вып.8. – Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2019. – С. 246 – 261.
19. Вяткин Г. В горах Алтая (поэзия и проза курортной жизни) // Сибирская жизнь. 1909. № 172.
20. Юрганова К.В. От Улалы до Отхан-Хаирхана: путевой дневник. Томск. 1912. 38с. (Труды Томского общества изучения Сибири. Т. 2. Вып.2).
21. Вяткин Г. Из цикла «Алтай» // Сибирские вопросы. 1917. №1. С. 1.
22. Вяткин Г. Алтай. Омск: Сибирское солнце, 1917. 23с.
23. Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. Т.1. А-Алтай. СПБ. 1890. 24. Вяткин Г. Из цикла «Алтай» // Сибирские записки. 1916. №3. С. 1.
25. Вербицкий В.И. Миросозерцание и народное творчество сибирских инородческих племен (этнографические материалы): Алтайские горы по легендам инородцев // Литературный сборник. СПб., 1885.- С. 337-351.
26. Никифоров Н.Я. Аносский сборник: собрание сказок алтайцев. Омск, 1915. 293с.
27. Макарова-Мирская А.И. Алтайские рассказы. Харьков: Мирный труд, 1912. 211с.
28. Потанин Г.Н. Население // Сапожников В.В. Пути по Русскому Алтаю. – Томск, 1912. – С. 15-24.
29. Вяткин Г. Алтайские сказки. Новосибирск, 1926. 39с.
© Т.П. Шастина, 2020